Наверное, Лео попросту пока не может привыкнуть к тому, что у него вполне достаточно денег для жизни, иначе как объяснить его маниакальное согласие на любую предложенную подработку, ну, в рамках разумного?

И сегодня он себя отчаянно проклинает за эту вот свою безотказность, когда нужно просыпаться в чёртовы шесть утра, в выходной, чтобы переться бог знает куда, чтобы... что? Что он вообще там пообещал-то? Левый глаз вполне успешно фокусируется на телефоне, правый предпочитает пока украдкой досмотреть сновидения, а пальцы послушно листаю чат переписки с незнакомой женщиной, которая заказала... заказала которая... а, вот же! Повышение интереса к хореографической студии методом продажи собственного мерча с самыми именитыми учителями и учениками. И его, Льюиса, задача - зарисовать лица указанных особ, чтобы после сделать красивые открытки с этими самыми лицами. Конечно, сам маг не очень-то жалует диджитал-арт, но никто ведь не запрещает сперва нарисовать на холсте, а после, оцифровав, уже быстренько перевести всё в вектор и добавить той самой компьютерной чёткости, фотографических и фэнтезийных фонов, ну и прочих бликов по вкусу.

- Чёрт!.. - откосить точно не получится.

И чем только думал, когда соглашался на такую работу, ещё и в такое время суток-то? Ясно, чем - природными своими робостью да мягкотелостью. Идиот. Тряпка. Ненавижу. Но делать нечего, и Лео плетётся на кухню, потому что, как подсказывает ему рассудок, нормальные люди по утрам заливают в себя крепкий кофе, могут покурить и должны, вроде как, что-то съесть. С кофе и сигаретой проблем не возникает, - хотя обычно Лео и не любитель травить себя никотинов да смолами, но сегодня он иначе уснёт сидя, - а вот еда в глотку вообще не лезет, так что этим пунктом приходится временно пренебречь, чтобы не опоздать.

В без десяти восемь утра, как и было оговорено, Льюис заходит в двери хореографической студии. Он слегка лохмат, - бежал за автобусом, чтобы не ждать полчаса следующего, - белый кроссовок на левой ноге чуток запачкан водой из лужи, в которую художник наступил в погоне за автобусом, зато уже окончательно бодр и поэтому застенчиво улыбчив, как, впрочем, и всегда в незнакомой обстановке. Хорошо ещё, что не забыл ни скетчбук, ни карандаши, ни лайнеры, а то с него сталось бы!

- Вы - мистер Льюис, да? - сегодня вместо давешней женщины-руководительницы какой-то мужчина, вполне молодой, но какой-то уставший. - Эта мне Эллен с её новшествами... - ворчит вполголоса, трёт ладонью лоб, но наконец-то виновато улыбается магу. - Извините, последние пара дней выдались непростыми, так что... в общем, вот расписание групп, в которых Вам необходимо будет работать, имена и фамилии тех, кого нужно зарисовать. И, Бога ради, не сильно спешите, хорошо? Понимаю, что Эллен могла поставить срок в неделю, но три недели - это минимум, я без понятия, где брать на всё это финансирование! - экспрессивно взмахнув руками, мужчина даёт охраннику знак, чтобы тот пропустил Лео в коридор.

Тетрадный лист в руке, исписанный на удивление понятным почерком, не шибко-то помогает успокоить волнение. Делать всё ещё нечего, так что Лео со вздохом вчитывается в расписание и медленно идёт вдоль вереницы дверей, разыскивая необходимую. Искомая дверь находится быстро, просто потому, что за ней единственной слышатся звуки. Не музыка, нет, но отчётливые звуки человеческой активности. Может, конечно, это и просто уборщик, но Льюис рискует, заглядывает в щель - и застывает в восхищении. Он бы нарисовал всё это с превеликим удовольствием: изгибы сильного тела, динамику движения, выражающего больше всяких слов, взгляд, обращённый в самое себя.

Наверное, Льюис пялится куда дольше, чем предписано правилами поведения в приличном обществе. Впрочем, юноша-танцор, который таки замечает слежку за собой, тоже явно не обременён излишками хороших манер, выражается примерно так, как выразился бы в подобной ситуации портовый грузчик. Маг, впрочем, не в обиде - сам виноват же, что пялится. Хотя выражение про маму и колет на краткий миг болезненной спицей куда-то в рёбра, между пятым и шестым. Может, будь у него мама, она бы и научила таким вещам, но чего нет, того нет, и не было, впрочем, никогда.

- Прошу прощения за беспокойство, - Лео несмело улыбается, ему говорили когда-то, что улыбка помогает в коммуникациях, - я - художник, нанятый студией для создания открыток. Продвижение в массы при помощи мерча, всё такое... И Вы - первый в списке, - для наглядности машет выданным ему расписанием, - кого мне нужно зарисовать. Так что, если не возражаете, я тут в уголке посижу, порисую, - аккуратно закрыв дверь за собой, Льюис по стеночке проходит периметр танцевального зала до ближайшего свободного угла. - Если Вы возражаете, - говорит наконец, наблюдая на лице танцора далеко не самое радушное выражение, - то я ничем не могу помочь, увы, это - моя работа. Представьте, что меня тут нет, хорошо?

Обычно последнее всем удавалось проще простого, потому что Лео - ничем не примечательный, скучный по мнению многих, незаметный, блеклый. Сам себя он бы выразил цветом "грязный снежный", но с секретом - под слоем не самой лицеприятной краски скрывается целый психоделический мир, выразит который мог бы только записной авангардист с замашками импрессиониста. Таких грибов в этом мире уже не выращивают, Лео узнавал...

Ладно, пора приступать. Льюис тихо, чтобы не мешать танцору, переворачивает жёсткую обложку скетчбука. Сперва - твёрдый карандаш, 3H, чтобы набросать общие черты, не перегружая лист. Движения магу совершенно не мешают, сейчас он в рабочем режиме и даже взгляд, обычно довольно щенячий, твердеет, обретает особую цепкость, которую можно встретить только у архитекторов, скульпторов и художников. Взгляд, который различает нужные линии, цепляет саму суть каждого мимического усилия, направляет нейтральную силу чёрного грифеля в путь созидания.

Пусть Лео и работает с людьми, но с простым бытовым хамством сталкивается редко, да и вообще не привык к тому, что ему настолько откровенно не рады. Зачастую-то его щенячий взгляд и робкая улыбка вкупе с плавными движениями художника у всех вызывают если не доверие и радушие, то, как минимум, понимание его безобидности, а на безобидных редко ворчат - что с ними делить-то?

Но сейчас незнакомый парень едва ли не испепеляет его, Льюиса, недовольным взглядом, цедит сквозь зубы, закатывает глаза. Был бы котом - уже поджимал бы уши, небось, и нахлёстывал себя хвостом по бокам, показывая, что чужаку лучше уйти, пока цел. Но, увы и ах, человеческое общество навязывает определённые стандарты коммуникации, наверное, только поэтому Лео позволяют остаться.

Он честно старается быть как можно более незаметным, почти сливается с интерьером угла, не скрипит карандашом по бумаге, не сопит, не шелестит страницами скетчбука, только моргает, даже дышать старается как можно тише. Хотя, разумеется, танцор вряд ли услышит, даже если Лео чихнёт - уши-то заткнуты наушниками, только кроссовки по полу повизгивают, подбивая руку нервного художника. Хотя через пятнадцать минут Льюис и к этому привыкает, и к тому, что в одном положении танцор не задерживается дольше, чем на три-четыре секунды, за которые нужно успеть ухватить цепкой визуальной памятью если не внешние черты, то хотя бы что-то характерное для именно этого хореографа.

Лео позволяет себе чуть громче выдохнуть, когда чёлка щекочет ресницы, пытается аккуратно сдуть её - и чуть не подпрыгивает на месте, когда относительную, но всё же тишину зала нарушает, судя по ощущениям, то ли цунами, то ли вторжение каких-то кочевых племён. А - нет, просто дети пришли. Льюис спешно подтирает пошедшую по косой линию и старается сжаться в ещё более незаметный комок, хотя вряд ли ему это удаётся. Нарисовать бы себе какой-нибудь камуфляж, но, как назло, краски он с собой не брал, а одной только графикой себя не спрятать.

Тем не менее, зрелище открывается в высшей степени милое. Танцор-то кажется неуживчивым, неуступчивым и совершенно не ласковым, но кто из живых не ошибается? Когда суровый парень спокойно обнимается с каждым, из зашедших детишек, Лео с трудом сдерживается от каких-либо звуков, умиляется молча, сам в себя, попутно не забывая зарисовывать это всё действо несколькими штрихами, понятными только ему самому. Кажется, что на листе непонятные почеркушки, невнятно изображающие человечка в самой примитивной его концепции, но как только Льюис приедет домой, сядет за рабочее место, так из этих каракуль появится сам танцор, как живой, и именно таким, каким его зарисовывал художник.

Когда на него обращают внимание, Лео тушуется, но все же чуть приподнимает ладонь, дескать, и вас всем привет. Хотя хочется спрятаться в каком-нибудь шкафу от этих непосредственных детских взглядов. Дети ещё не знают, что свой интерес стоит маскировать, им чужда излишняя робость, зато присуща любознательность огромной силы. Лео коротко вздыхает, поспешно достаёт из нагрудного кармашка беспроводные наушники-капельки и закрывается от мира самым понятным и простым способом - музыкой. Это и занятию не помешает, и не отвлечёт самого Льюиса, и вообще только поможет, чтобы не отвлекаться на снующих вокруг детей.

Разминка, как это назвал хореограф, проходит спокойно. Лео, правда, теперь куда сложнее рассмотреть объект будущей открытки из-за кучи детского хаоса, но он всё же справляется. Листы планомерно заполняются разными ракурсами разной степени проработки - кто его знает, какой из них лучше подойдёт для диджитал-арта, призванного заставить фанатов не танцев, но танцоров выложить свои денежки. Карандаш постепенно истирается, Льюис старается же как можно более тихо подтачивать его смешной, зато удобной детской точилкой с отсеком для стружки. Наконец, когда занятие уже явно подходит к концу, Лео берёт вместо твёрдого карандаша мягкий - по-быстрому набросать тени там, где они нужны, сделать акценты, дабы после, дома, не задумываться, теряя тонкую нить вдохновения и видения. Задумавшись, несколькими чертами добавляет динамичности одному из скетчей, на котором танцор грациозно прокручивается в воздухе.

- Вааааау! - рядом раздаётся тихий голос, но Льюис всё равно вздрагивает, кончик карандаша обламывается, слишком сильно прижатый к бумаге нервными пальцами. - Ой! - пищит тот же голос, и дробный топот показывает, что виновница, - судя по писклявости голоса, - поломки карандаша поспешно ретировалась.

Ну и ладно, карандаш - не самая большая потеря, с ней справиться можно легко. Лео просто штрихует плотной заливкой свободный край листа, равномерно скругляя кончик грифеля, который после можно будет заострить в точилке.

Встаёт с места, когда дети уже понемногу тянутся к выходу. Льюис с удивлением смотрит на часы - полтора часа без движения просидел?! Надо же! Ноги сводит неприятными судорогами и "белым шумом" иголочек, когда он делает первые шаги. Вежливо кивает танцору и, заметив, что тот как раз освободился, подходит чуть ближе, не нарушая чужое личное пространство.

- Извините, - обращается тихо, давая хореографу шанс не расслышать и проигнорировать, - не подскажете, есть ли здесь место для курения? Не в зале, имею в виду, а на территории самой студии.

Опять же - он бы и без курения пережил спокойно, но тело ломит и хочется скорее спать, чем жить, а доза никотина разгонит сердце, разжижит кровь и позволит продержаться до конца этого рабочего дня.