Тщательно выстиранный, выглаженный и едва ли не накрахмаленный халат. Такая же маска, пока что лежащая в специальном кейсе, чтобы не помялась. Рут терпеть не могла беспорядок в своём внешнем виде, и сейчас, когда приходилось мириться с какой-никакой грязью на практических занятиях, стремление к порядку увеличивалось прямо пропорционально количеству предстоящей грязи.

В университете было... шумно. И грязновато. И слишком людно. Прошло почти два с половиной месяца с начала учебного года, а ведьма никак не могла привыкнуть к чрезмерному обилию людей в этой обители знаний, посреди лекций ловила себя на мысли о том, как же хорошо и тихо в морге на работе. Ну и, конечно, не обошлось и без придурковатых однокурсников, которым не давало покоя то, что с ними на первом же курсе учится барышня постарше. На «милфу» Рут уже привыкла не реагировать, а на более крепкие словечки отвечала своими, не менее крепкими и с примесью исконно итальянской ругани, которую тут никто не понимал, зато интонации считывали правильно.

Тем не менее, на сегодня у Торрегроссы были свои особые виды. Наконец-то нормальная практика! Раньше их, первокурсников, к работе с инструментами не допускали, но сейчас, думалось Рут, она-то сама уже достаточно освоилась, чтобы получить разрешение на поработать, а не просто посмотреть! В конце концов, скальпель держать в руках она умела, крови не боялась, — ха! — и в процессе любых вскрытий была спокойной, собранной и хладнокровной. Чему-чему, а этому работу в морге отлично учит, впрочем, с собранностью у Рут никогда не было проблем.

— Профессор, ну поймите же: если ограничивать блестящие умы только нагромождением теории, что-то путное может выйти лишь с большим трудом! — уже пятнадцать минут Торрегросса шла след в след за профессором, который должен был вести у них сегодня практику, и уговаривала его позволить ей принять участие в качестве «врача», ну или хоть ассистента, главное, чтобы не безучастного зрителя. — Да, ценность теории не стоит недооценивать, но ведь доктор — профессия практическая, и если Вы оставите нас без практических навыков, то...

— Торрегросса, всё, я понял, я тебя услышал! — профессор наконец-то утомился, на что Рут и надеялась, хотя и состроила максимально невинное выражение лица. — Вот уж в чём, а в недостатке практических занятий студенты меня ещё не упрекали, — мужчина закатил глаза, но ведьма осталась безучастной к этому эмоциональному излишеству, продолжая хлопать ресницами. — Ладно, я попробую что-нибудь сделать... Но ничего не обещаю! — указующий перст профессора почти ткнулся в смуглый носик девушки, не сдержавшей торжествующей улыбки. — Вот же прилипла, как банный лист, ей-богу!..

Несмотря на ворчание пожилого хирурга, Рут отчётливо чувствовала, что тот доволен — ещё бы, а какому преподавателю не будет в радость пыл студентов? Тем более, — ведьма недовольно фыркнула, когда мимо прокатилась толпа студиозусов, обсуждающих очередную пьянку, — что горящие своим делом студенты явно встречались редко.

Но до занятия оставалось ещё полчаса, и Торрегросса спустилась в столовую. Готовить впрок она не особо любила, так что никаких контейнеров с едой в рюкзаке не носила, а есть-то хотелось, так что столовский салат и ломоть мясного пирога были как нельзя более уместны. К тому же, готовили тут не так уж и плохо, как ни странно.

Уже в аудитории Рут заняла место на первом ряду, зыркнула на одного недоумка, который любил лезть к ней по поводу и без, смерила взглядом белобрысого паренька поодаль, — надо же, тоже любитель первых рядов! — и с удобством устроилась на жёстком стуле. В длинных смуглых пальцах мелькнула резинка для волос, тремя привычными движениями ведьма собрала кудряшки в высокий хвост, а сам хвост укротила сеточкой — дьявол всегда кроется в деталях, не хотелось запороть практику только потому, что волосинка выскочила из халтурно завязанных волос, попала в глаз, рука дёрнулась, скальпель прошёл мимо или игла вошла не туда.

Вошедший поток старшекурсников не произвёл на Торрегроссу никакого впечатления. Во-первых, потому что ровесники, во-вторых, вряд ли хоть кто-то из них мог с ней помериться амбициями, старательностью и усердием, а это значило, что по навыкам и знаниям она легко догонит любого со старших курсов через куда более короткое время.

Профессор же толкнул привычную речь про не менее привычное распределение ролей, и в этом спектакле первокурсникам отдавалась роль восторженных зрителей операции на кроликах. Рут даже надула губы. Профессор же обещал попробовать что-то сделать, а сам даже не смотрел на неё сейчас! И когда она уже решила вставать, идти к нему и разбираться по новой, этот белобрысый выскочка успел первым, занял всё внимание хирурга. Бесит. Может, устроить ему небольшой инсульт?.. Хотя, нет, не стоило светить способностями в таком людном месте, спокойнее, Рут, он не стоит того, чтобы тратить на него свои силы.

— Торрегросса! — фигура профессора нависла над ведьмой, когда та уже вперилась взглядом в столешницу, мысленно прощаясь с хорошим настроением на сегодня. — Чего расселась? Или уже передумала марать свой чистый халат?

— Никак нет, — вскочив с места, Рут без церемоний уселась на стол, прокрутилась и встала уже на пол около мужчины. — Как видите, полна надежд и чаяний!

— Сильно не обольщайся, будешь ассистентом, — ухмыльнулся в усы профессор и, жестом показав следовать за ним, повёл Рут вдоль операционных столов к тому единственному, около которого стоял белобрысый выскочка.

На подколку от профессора Торрегросса никак не отреагировала: что-что, а убивать несчастное животное она не собиралась, в конце концов, ей по силам было прекратить любое кровотечение, не прибегая к традиционным зажимам, так что уверенность была более чем обоснованной.

Маска, косынка, чтобы исключить любые риски, перчатки, сладко поскрипывающие при растяжении и обволакивающие руки как вторая кожа. Короткий взгляд на белобрысого, который и не думал представляться. Впрочем, какое Рут дело до имён тех, кто, подобно бабочкам-однодневкам, сегодня есть рядом, а завтра уже нет? Место в её памяти ещё стоило заслужить, и как-то она сомневалась в том, что этому блондину с резкими чертами лица такое по силам. Не порежет сам себя скальпелем — и на том спасибо, можно назвать вундеркиндом!

— Это крольчиха, тут и тянуть-то не за что, — проворчала ведьма в ответ на изысканное выражение своего напарника, включила лампу над столом и направила свет так, чтобы тени от их тел и голов не мешали. — Подвздошный разрез, не задень крупные сосуды, — раз уж белобрысый нахал первым схватился за скальпель, Рут подвинула к себе ближе бокс со вспомогательными инструментами.

В ладонь скользнули щипцы с шариком ваты — она не сомневалась в том, что этот увалень наверняка накосячит, придётся исправлять его работу, ну и пока можно просто постоять, не отказывая себе в удовольствии насмехаться над ним молча.

— Успокой меня и скажи, что ты способен отличить аппендицит от почки и желудка, — всё же не удержалась Рут, в чьей крови регулярно закипал южный итальянский жар, не позволяя оставить без насмешки тех, кто этой насмешки заслуживал.

Ладно, стоило признать — в морге было проще. Разумеется, Рут не единожды ассистировала патологоанатому не только в стандартном для санитаров распиле черепной коробки, но и в других вещах. Но вскрывать мёртвое и вскрывать живое, которое должно будет после этого жить дальше — разные вещи.

Торрегросса завороженно смотрела на ярко-алую, крепкую, пряную кровь, выступающую полосой за движением скальпеля в руках блондина. Сила внутри болезненно заныла — слишком давно она не практиковалась на чужой крови, довольствуясь своей, и теперь при виде свежей кроличьей крови ведьму будто бы догнала ломка. Которую, впрочем, можно было контролировать.

— Если бы меня ебало твоё мнение, то я бы смутилась, честное слово, — таким же тихим голосом парировала Рут, на долю мгновения поднимая глаза на лицо своего напарника, но тут же концентрируясь только на разрезе и том, куда размещать зажимы. — Языком-то ты хорошо работаешь, а вот скальпелем... — она повела головой, указывая кончиком носа на начало разреза, где силы нажима явно не хватило.

Зелень глаз беловолосого прекрасно оттеняла насыщенный цвет крови. Ведьме даже захотелось собрать себе наряд в таких тонах, не красно-зелёных рождественских оттенков, а именно вот такое: кроваво-алая туника, малахитово-зелёные джинсы. Хотя отвлекаться на такие мысли и не стоило. Особенно когда блондинистое хамло повернуло скальпель рукоятью к Рут. Вдох-выдох, всё как в морге, только осторожнее, бережнее.

— Merda! — едва слышным шёпотом выругалась ведьма на родном языке своего отца, заметив, что пальцы подрагивают, а хватка собственной ладони на скальпеле куда крепче, чем следовало бы.

— И что куда более интересно: как поживает бедный кролик... — уже сосредоточившаяся было, Рут невнимательно посмотрела на профессора, на ходу осознавая его слова и ошалело моргая.

— Но ведь это не я! — только профессор явно не расслышал, хотя Рут и сказала это достаточно громко.

Неловко. Чужие лавры ей уж точно не были нужны, в таких достижениях не было ни чести, ни изящества, ни определённого шика. Ладно, сейчас это было не важно, зато хоть узнала фамилию этого белобрысого...

Снова вдох и выдох. Хруст чужих шейных позвонков на спокойный лад отнюдь не настраивал. Рут почувствовала, что очень хочет самостоятельно хрустнуть этими самыми чужими шейными позвонками. Так, чтобы раз и навсегда. Её не пугала брюшная полость, необходимость рыться в кишечнике кролика не вызывала брезгливости, но вот осознание живого существа под лезвием несколько выбивало из колеи.

— Если ты не заткнёшься, scemo, следующий разрез будет на тебе, — Рут проворчала это без капли угрозы, просто констатируя факт. Ей ни в коем случае нельзя облажаться, учитывая, каким немыслимым дипломатическим усилием удалось выбить себе место у стола, а не за партой. — Замри, как труп, будь так любезен...

На задержке дыхания Рут всё же удалось плавно провести скальпелем по нужному участку несчастной крольчихи, вспарывая ткани. За первым успехом пришла и уверенность в своих силах. И неуместная мысль о том, что этот Глейзвуд, видимо, не такой уж и говнюк, во всяком случае, что-то да умеет. Но вслух она этого, разумеется, говорить не собиралась, только хмыкнула с относительно одобряющей интонацией.

Лишнего кровотечения не наблюдалось. Разрез удался хрестоматийно точным, так что Рут под маской позволила себе миг радостной улыбки перед тем, как чуть сильнее наклонить голову. И поморщилась от очередного звука хрустящей шеи.

— Тебе что, седьмой десяток пошёл, что разваливаешься? Может ещё и стол песком старческим засыплешь, а?! — раздражённо фыркнула она и закатила глава, услышав в ответ не менее нежную тираду. — Во-первых, метр-семьдесят-два, — отчётливо напирая на звук "р", Торрегросса отложила скальпель в бокс и аккуратно коснулась пальцами кроличьих внутренностей, — во-вторых, нехер было жрать столько овсянки со шпинатом в детстве — авось и вырос бы до нормальной длины, каланча несчастная.

По всей видимости, зеваки из числа наблюдателей таки расслышали что-то из их в высшей степени одухотворённой беседы. Грузчики в порту — и то более ласковы в обращении друг к другу.

Так, ладно, следовало сосредоточиться, так как кишки кролика поменьше человеческих, и углядеть в них небольшой, в сущности, червеобразный отросток — задача для сокола-сапсана. Толстая кишка — да, вот она, а вот и цекум, значит, где-то тут...

— Неожиданно, но я с тобой согласна, — Рут даже кивнула, слыша определение ситуации от Глейзвуда. — Так, это же он? Скальпель твой, — вдруг сказала она, сама безмолвно удивилась собственной доброте и, удерживая пальцами одной руки кишки в нужном месте, второй потянулась за скальпелем в бокс. — Ай! — латекс перчатки лопнул, острое лезвие прорезало кожу быстрее, чем ведьма успела сообразить, что сжала не ту сторону скальпеля. — Держи, — подхватив рукоять другими пальцами, она протянула инструмент блондину, попутно рефлекторно заставляя кровь из пореза течь обратно в прореху кожного покрова и застывать там неаккуратной, зато крепкой корочкой. - Мне нужно сменить перчатки.

Убедившись, что напарник всё крепко держит, Торрегросса аккуратно отняла руки от кролика и поспешно стянула с себя прорезанные перчатки, схватила запасной комплект и быстро натянула на руки, чтобы не заставлять Глейзвуда долго ждать.

— Ничего интересного не пропустила? — ведьма едва заметно улыбнулась одними глазами, темневшими над маской, и взялась за кольца зажимов. — Приступай, чего ждёшь?

Насколько радовало нахождение аппендикса во внутренностях крольчихи, настолько же не радовал свежий порез. Иногда Рут жалела, что не родилась кем-то более волшебным, со способностями ко мгновенной регенерации или, что было бы ещё лучше, с полной неуязвимостью ко всяким бытовым травмам, подобным этой. Кровь она остановила рефлекторно, как рефлекторно человек без магии суёт порезанный палец в рот, чтобы, как полагается всем млекопитающим, зализать ранку. Родившись с даром и развивая его с ранних лет, Торрегросса не задумывалась об уместности применения магии на людях, если дело не касалось чего-то более масштабного и заметного, да и долгая жизнь в уединённом отцовском поместье давала о себе знать — привычка сосуществовать с немагическим социумом пока не вросла в подкорку. Да и, чего умалчивать очевидное, люди обычно были невнимательны к посторонним за исключением мгновенных ярлыков, которые они развешивали с первого же взгляда: «ботан», «истеричка», «загрузон», «сисястая», «шалава». Ага, вы тоже заметили, что положительных ярлыков нет в этом списке?..

Тем не менее, Глейзвуд явно был из рода внимательных. То ли сам по себе с прокачанным восприятием, то ли жизнь научила, то ли человеком он не был. Так или иначе, а Рут почувствовала на себе неприятный, прожигающий до костей взгляд своего напарника. И что ему не понравилось-то? Никто из наблюдателей пореза не заметил — это уж точно, иначе уже начали бы хихикать, шипеть под руку советы и диагнозы неаккуратности Рут, зубоскалить, как и принято у этих развитых приматов, радующихся чужим неудачам больше, чем собственным успехам. Глейзвуд явно заметил. Но не стал ни зубоскалить, ни злословить, только прожигал этими своими удивительно яркими малахитовыми глазами так, что, пожалуй, раскалённой кочергой в живот — и то было бы приятнее.

Ладно, ведьма признавала, что сама сплоховала тут. Так что не стала ни отвечать таким же тяжёлым взглядом, ни что либо говорить по поводу его, Глейзвуда, поведения. Сменив перчатки, вернулась ко столу, принимая правила новой игры в молчанку. Тем более, что концентрация уж точно не мешала их делу: поиски отростка сменились задачей по его вырезанию, наложению швов внутренних и внешних. Торрегросса молчала, без слов понимая, когда стоит подать что-то, а когда — придержать, взять из чужих пальцев иглу, чтобы направить шов со своей стороны дальше.

Профессор, кажется, остался доволен их работой. И, разумеется, не заметил, что первокурсница порезалась. Ну да, кровь-то уже не текла, а послушно застыла корочкой под латексом перчатки, боль Рут умела игнорировать, — как иначе-то, если первым делом освоила магию, основанную на собственной крови? — поэтому ни заторможенности, ни неловкости в её движениях не было. Правда, почему-то то, как быстро Глейзвуд смылся после окончания практики, больно ударило то ли по самолюбию, то ли по гордости, то ли вовсе по совести, если это мифическое животное вообще существовало. Между прочим, ведьма была против того, что профессор приписал ей часть заслуг белобрысого. И даже пыталась об этом сказать. А уж порезаться-то и вовсе мог любой из числа присутствующих студентов. Со своей частью задачи она справилась очень даже хорошо, по собственному мнению, и их крольчиха, в отличие от доброй трети остальных зверьков, осталась жива, вон, уже отходила от наркоза в клетке, шевелила мокрым носом, прядала ушами.

Ну и ладно, больно много чести — бегать за Глейзвудом, чтобы зачем-то и за что-то оправдаться! Рут даже перед отцом никогда не оправдывалась ни за свои решения, ни за свои ошибки. Фыркнув и невнимательно выслушав заявления профессора о следующей дате практики, Торрегросса спустилась на первый этаж, взяла из гардероба своё пальто и вышла на территорию университета. Пункт первый — аптека. Маленькая бутылочка антисептика и пачка пластырей лишними не будут никогда, в рюкзачке для них всегда найдётся место, а уж применение — и подавно. Хрупкая корочка крови лопнула и зашипела под льющимися на неё каплями обеззараживающего средства. Не больно, но щипало всё же неприятно, так что Рут шёпотом выругалась, отряхивая ладонь от антисептика. Чёртов Глейзвуд. Вроде бы и победили, но сладкого вкуса победы не было и подавно, а всё из-за него, белобрысого увальня! В одно лицо наклеивать пластырь неудобно, но ведьма прикусила край защитной плёнки, второй рукой потянула тканевую полосу и пусть немного криво, но зато крепко обмотала место пореза клейким прямоугольником. Даже мягкая подушечка легла точно на порез, так что хера с два — она очень редко бывала неаккуратной, так-то, выкуси, Глейзвуд!

Стоило бы перекусить, но это не к спеху, так что Рут направилась в главное место универа — курилку. Встать там обособленно, насладиться никотиновой горечью и никотиновым же расслаблением. Позволить мыслями вылететь из головы вместе с туманными облачками дыма. Какое ей вообще было дело до того, что о ней думал этот ноунейм, просто часть массовки? Да, он был умелым во время операции. Да, он оказался тем самым джентльменом, не тянул одеяло на себя и своевременно передавал партию первой скрипки Рут, так что по итогу можно было считать, что работу они выполнили поровну. Ну и что? Всё равно его удел — оставаться в толпе безликой массы, и её — добиться таких высот, которые никому и не снились, и тогда уже можно будет посмотреть, останется ли он таким же смелым да острым на язык.

— Чёрт, — едва слышно выдохнула ведьма, приближаясь к беседка и издалека замечая приметную выбеленную шевелюру. Стоило только помянуть...

Тем не менее, отказываться от перекура из-за этой каланчи? Ну уж нет, своё право на потравить организм дымом Рут готова была отстаивать до крови. Правда, Глейзвуд почему-то не спешил ни злорадствовать, ни читать морали о том, что «аккуратнее-надо-быть-вы-бабы-дуры». Просто протянул открытую пачку сигарет. Молча. Молча! И пусть у Рут в кармане обреталась едва початая пачка хороших сигарет, она с благодарным кивком вытянула одну из предложенной пачки. Можно ведь считать, что это — жест примирения, да? Или нет? Да какая, к чертям мохнатым, разница вообще?! Тем более, что тяжёлый, как наезд самосвала, взгляд блондина снова вперился в Торрегроссу, она едва не поёжилась под этим давлением. Чего он пялился, а? Что ему не давало покоя? Может, у неё что-то не так с причёской? Так нет же, всё как всегда, только волосы после операции распустила, чтобы кожа головы отдыхала от тугой резинки.

Не удержавшись, ведьма криво усмехнулась, ловя взгляд Глейзвуда, и демонстративно потёрла кончик носа обмотанным пластырем пальцем. Может, это его успокоит? Что вообще у него в голове-то было, а?

— Слышь, Глейзвуд, — всё-таки заговорила она, улыбаясь только глазами. - Спасибо. Имей в виду, обычно я таких вещей не говорю, но... Короче, просто спасибо, — и, не желая что-то ещё объяснять, Торрегросса отвернулась, делая вид, что вид куцего кустарника за беседкой ну охуеть какой интересный.

Наверное, она же правильно сделала, да? Блять, да что за сомнения, а? Правильно. Точка. Пусть этот Глейзвуд вообще радуется, что она не восприняла его действия, как должное. Уже была наслышана о моде современных девушек считать мужиков везде и всем обязанными, так что да, пусть радуется и вообще отмечает этот день в календаре праздничным.

— Эй, первачки, — в беседку влетел взмыленный старшекурсник, кажется, на практике он тоже присутствовал. — Первачки, к вам обращаюсь! Годно сработали, ваш кроль уже даже жрать просит. Короче, неплохо, как для перваков, так что заваливайтесь к нам, да?

— К вам — куда? — подала голос ведьма, по взгляду белобрысого понимая, что тот скорее морду громкому студентику расквасит, чем скажет что-то адекватное.

— На тусню, девять вечера, здание братства «Капа Дельта Сигма», не опаздывайте, будет много выпивки, связями обзаведётесь, — и, вручив какие-то самодельные брошюрки, старшекурсник слинял так же быстро, как и пришёл.

Рут закатила глаза, одним этим жестом выражая своё отношение к людям, чей уровень развития замер где-то посередине между Homo sapiens и Homo heidelbergensis. Сбив ногтем жар из почти докуренной сигареты, Торрегросса затушила упавший на пол «уголёк» носком ботильона. Хмыкнула, отправляя окурок в пепельницу. Бросила взгляд на Глейзвуда. Интересно, а он пойдёт на эту «тусню»? И что вообще там делать, кроме как напиваться и предпринимать неумелые попытки размножения на любых поверхностях с каждым, кто покажется согласным на это? Развлечение для стада половозрелых бабуинов, не иначе...

— Имей в виду, я на эту вакханалию ни ногой, — зачем-то сказала она, обращаясь то ли к белобрысому, то ли к потолку беседки, и поспешно вышла.

Хер с ним, с перекусом, время близилось к пяти, вечеринка намечалась на девять вечера, значит, оставалось впритык на дорогу домой, сборы и дорогу обратно. Логика? А к чему она потомственной ведьме крови, которая привыкла поступать так, как ей хотелось вне зависимости от логических цепочек и причинно-следственных связей.

Глейзвуд бесил. Бесил так, как может бесить только тот человек, который слишком близок по духу, а признавать этого отчаянно не хочется. Начал бесить ещё в аудитории, этими своими слишком уж белыми волосами, словно бы выжженными тысячами солнц тысячи раскалённых пустынь. Продолжил бесить у операционного стола, с этой своей ухмылочкой, легко читаемой даже под пологом маски, с этими уверенными движениями, по которым Рут видела, что всё же уступает ему в практических навыках. Ещё больше выбесил, когда свалил после наложения последнего шва, словно бы она, ведьма, сама его бесила до невозможности.

Бесил Глейзвуд и сейчас, когда в ответ на благодарность промолчал и едва ли не закатил глаза. А ведь она же упомянула, что редко говорит такое, но не-е-ет, вместо того, чтобы нормально принять чужую благодарность, этот чёрт белобрысый попросту отвернулся. Ну и Рут себя не на помойке нашла, так что продолжать беседу не стала, только фыркнула так громко, что от этого едва не закачались верхушки окрестных деревьев. Правда, на миг девушка таки почувствовала на себе укол чужого взгляда, но практически сразу отвлеклась на новое действующее лицо в виде рожи старшекурсника.

Тусовка, как же. У Торрегроссы не было опыта вечеринок. Никаких, если не считать посиделки с коллегами из морга, но тихое потягивание вина в винотеке тусовкой назвать было сложно. В школе она не училась, в универ поступила совсем недавно, колледж тоже прошёл мимо. Тем не менее, у Рут были интернет, ноутбук и всемирная кинотека на расстоянии пары нажатий на кнопки. Поэтому то, как выглядят эти самые вечеринки, она примерно представляла: много алкоголя, много громкой музыки, много секса по всем углам, всё это, если верить фильмам и сериалам, нередко было приправлено щепотками наркоты разной степени тяжести. И кому оно надо, а? Секс у Рут, само собой, был, с тем человеком, к которому было больше всего доверия — с собой. Ну не доверять же столь ответственное дело посторонним людям! Алкоголь она могла себе купить сама, в разы более качественный, чем то предполагает формат студенческой тусовки. Да и музыку ведьма предпочитала отнюдь не ту, которая играла на подобных сборищах.

— Концепция дегенерации деградантов в формате современной фрустрации, ага... — только и фыркнула Рут в ответ на фразу Глейзвуда, морща нос.

Врученный «пригласительный» противно шелестел в кармане, куда его, скомканным, сунула Торрегросса. Больно ей надо туда идти. И никакие связи ей уж точно не нужны — ни деловые, ни, тем более, беспорядочные половые. Для вспыхивания страсти ей было нужно куда больше, чем просто пара литров дешёвого пойла и существо, отдалённо напоминающее мужское. Хотя... Нет.

Ведьма упрямо мотнула кудряшками, чуть ускоряя шаг, и потянулась за наушниками-пуговками. Чтобы не слышать чужих шагов за спиной. Не слышать шагов Глейзвуда. Не думать о том, что этот белобрысый идёт за ней. Не думать о том, что без маски он красивее. Не думать о том, что у него глаза такого цвета, который, кажется, редко существует в природе. Не думать о том, что богатая мимика на этом выразительном лице смотрится потрясающе. Не думать. Не думать. Не. Думать. О. Долбанном. Глейзвуде.

— Death don't have no mercy in this land, — тихо мурлыкала Рут, сбегая по ступенькам в метрополитеновский провал. — He'll come to your house and he won't stay long...

Тёмные кудри упруго подпрыгивали, хлестали по спине ведьмы, как хвост раздражённой кошки. Стоило закрыть глаза, как перед ними в этой мерцающей темноте всплывали светлые волосы, ироничный прищур, малахит взгляда, яростного и весёлого одновременно. Проклятье.

— Una maledizione! — Рут стукнула себя кулаком по колену, сидя на кожаном диванчике в поезде метро.

Кто-то сразу же посмотрел на неё недоумевающим взглядом, но ведьма предпочла проигнорировать это. Её раздирала внутренняя борьба: с одной стороны, вечер в компании бутылки красного десертного и очередной книги казался идеальным и желанным после трудного дня, с другой — вдруг Глейзвуд придёт на эту тусовку? Хотя он и не был похож на любителя шататься по таким местам, но о людях нельзя судить по первому впечатлению, — пусть Рут и продолжала регулярно это делать. Так что явиться в дом братства стоило хотя бы для того, чтобы насмешливо окинуть взглядом белобрысого нахала и высказать ему всё про деградацию на таких вечеринках, где ему, между прочим, самое место, судя по отсутствию каких-либо манер.

Выдержанный, пряный рок-н-ролл «дьявольского настроения» стал для Торрегроссы саундтреком сборов. Впрочем, она никогда не понимала, почему в фильмах те сцены, где герои раз за разом меняли образы и примеряли на себя горы вещей, были озвучены такими идиотскими саундтреками. Ей голимая попса уж точно не подходила. А вот рваный, но зажигательный ритм "Someone Else's Blood" ложился как нельзя лучше, пока она надевала сдержанные чёрные чулки, скользящие шёлком по коже и приятно её холодившие. Пока взбивала пышнее копну смоляных кудрей и на скорую руку, с эдакой ленцой, — она и без того хороша собой, кто-то готов поспорить? — рисовала угольно-чёрные стрелки в уголках насмешливых глаз и наносила на веки почти незаметным слоем тени бордового оттенка. Выглядеть голливудской дамой на этой сходке бухих идиотов не хотелось, как и слишком уж сливаться с этими идиотами, так что сдержанное платье с рукавами, закрывающими даже первые фаланги пальцев, и с подолом на два пальца выше колена дополнилось высокими тяжёлыми ботинками. Ботинки — идеальная обувь для таких ситуаций, так думала Рут, во всяком случае, думала сейчас. Можно и бежать без помех, и драться с комфортом, и ходить по любому дерьмищу, как по благословенной земле. Впрочем, на благословенную, — ха! — землю ведьме всё равно дороги не было. Ансамбль дополнили цепочка на шее, такая же — на запястье, и парфюм, благоухавший мхом, сандаловым деревом и чёрным перцем — капля на запястья, растереть, мазнуть за ушами, на яремной ямке и в ложбинке, скрытой кантом платья.

Такси приехало вовремя и хвала всем, кому за это полагается хвала, но водитель оказался молчаливым любителем радио Джаз, что добавило Торрегроссе настроения. Которое поползло вниз, стоило ей выйти из машины около указанного дома, услышать гомон толпы и, порывшись в сумке, осознать страшное — сигареты остались дома. Но прозвучавший из-за спины голос, — до боли знакомый и, что хуже, пробирающий до предательски приятных мурашек по позвоночнику, — заставил ведьму усмехнуться не менее широко.

— Глейзвуд, надо же, ты запомнил мою фамилию? — даже не стараясь звучать вежливо, Рут обернулась к блондину и оценивающе окинула взглядом. — А мне казалось, что твой словарный запас ограничен медицинскими терминами да нецензурной лексикой, ты приятно удивляешь. Ещё и джентльмен! — книксен, исполненный ведьмой, можно было вносить в справочник ироничных жестов в качестве одного из канонов. — Grazie mille caro, но ты уверен, что не ошибся адресом? Или решил заглянуть на огонёк, поискать приключений на свои genitali? Ох, прошу прощения, мы же в свободной стране, так что ты можешь искать приключений и на culo, — стараясь игнорировать все идиотские сигналы собственного организма, слегка взбесившегося от близости Глейзвуда, Рут всё же прошла в дом.

Как бы она ни поддевала блондина, но он был единственным знакомым тут лицом. Поэтому, переступив порог жилища «Капа Дельта Сигма», Торрегросса легко подхватила его под руку, невинно хлопая ресница в ответ на недоуменный взгляд.

— Ты же сказал не отходить далеко... к тому же, свои сигареты я забыла дома. Блядство, что за хрень они тут слушают?! — по ушам ударили отвратительные звуки какого-то клубняка, настолько же пресного, насколько и ритмичного.

Но хотя бы нажраться до состояния полного изумления местные обитатели и гости пока не успели, так что зал выглядел вполне прилично, а на длинном столе у стены ведьма заметила не только разнообразные закуски и богатый ассортимент дешёвого, зато крепкого алкоголя, но и одинокую бутылку вина. К ней она и направилась, не слишком переживая по поводу тянущегося за ней, как за буксиром, Глейзвуда. Ловким движением избавив бедную одинокую бутылочку от пробки, Рут на глаз разлила вино в два пивных стакана, один из которых протянула блондину.

— Раз уж мы сегодня работали за столом вместе, ещё и успешно, то, полагаю, можем обменяться именами, — великодушно усмехнулась она, переплетая их с Глейзвудом руки для пития на брудершафт. — Рут. Мою фамилию, как мы выяснили, ты смог запомнить, авось и с именем справишься, хотя, учитывая, что ты сюда пришёл, я могу и переоценивать твои когнитивные способности.

У операционного стола Глейзвуд был в разы более разговорчивым — это первое, что отметила Рут, не отказывая себе в удовольствии в очередной раз сказать вполне безобидную колкость в адрес беловолосого. Второе — что здесь, в декорациях дешёвой студенческой вечеринки, он выглядел максимально диссонирующе. Как, вероятно, и она сама. На девушках, присутствующих тут в немалом количестве, избытка одежды не было заметно, скорее уж недостача. Третье — что вливаться в эту толпу ни Глейзвуду, ни самой ведьме, явно не хотелось. Иначе он не сказал бы держаться ближе. Иначе она не позволила бы себе первой нарушить личное пространство. Не чужое — на него Торрегроссе было насрать. Своё, обычно оберегаемое пуще драконьего золота.

Рут не чувствовала пульса спутника через слои ткани, но заметила, как на длинной шее блондина ускорилось биение жилки. Нервничает? Или ему не нравится прикосновение? Ничего, потерпит, не пуп земли... Впрочем, никаких телодвижений, свидетельствующих о попытке скинуть девичью руку, ведьма не заметила, значит, против точно не был.

Стоп. Почему она вообще послушно держалась рядом, словно бы маленькая и трусливая девочка на празднике взрослых? Почему, чёрт возьми, сама коснулась его руки? Ведь Рут, как и полагалось при полученном ею воспитании, относилась к людям не то, чтобы плохо, но пренебрежительно: всего лишь мешки с мясом и кровью. Кровь могла быть полезной, мясо — нет. И даже несколько лет, прожитых бок о бок с людьми, не смогли до конца искоренить это снисходительное и потребительское отношение. Торрегросса спокойно прикасалась к трупам — это были просто тела, не люди уже. Но ранее к живым людям её руки не тянулись. Тем более — не тянулись без желания околдовать.

Ладно. Вино. Да, выпивка не помешала бы. Напиваться ведьма совершенно не планировала — потеря контроля над собой под воздействием каких-либо веществ виделась ей особой разновидностью позорного поражения. В конце концов, она — Торрегросса, потомственная ведьма крови, значит, могла со всем справляться без помутнённого разума и без изменённого состояния сознания. Но вино всегда было её слабостью с тех самых пор, как отец пропал и Рут пришлось познавать большой мир самостоятельно. Вино — кровь, пряная и сладкая, приятно расслабляющая, покалывающая нотками спирта, совсем не то пойло для свиней, которым был забит стол.

— Надо же, неужели ты всё это время звал меня по фамилии потому, что эти три буквы — в твоём списке внутренних табу? — Рут приподняла левую бровь, не отводя взгляда от малахитовых, глубоких глаз, блуждая по лабиринтам мелких сосудиков, виднеющихся в уголках. — Значит, ты — Арон, который не пьёт алкоголь. И я могла бы погуглить, как ты меня назвал, но лучше объясни сам во избежание недопониманий, — легко пожав плечами, ведьма позволила бережно сжавшимся чужим пальцам увести своё запястье дальше. Реакции Глейзвуда были интересными. И непонятными. Как и свои собственные, но с собой Рут предпочитала разбираться неспешно и в спокойной обстановке, сейчас же оставалось принять как должное. — Недурно прочёл запахи. Но знаешь ли ты их значения? И расслабься, mio caro, силой заливать тебе в глотку алкоголь не стану.

Не то, чтобы ведьма уважала чужие принципы, ей просто не было до них дела. Главными всегда были собственные принципы, приоритеты и амбиции, и какая разница, что считают для себя важным эти бабочки-однодневки, которые люди? Хотя... Ладно. Да. Толика уважения всё же промелькнула в долгом взгляде, которым Рут одарила Арона. Люди регулярно пили, особенно студенты, как она уже успела понять. Это было не то, чтобы показателем шика, но скорее уж давней традицией, оставшейся из тех времён, когда учёба могла чересчур негативно сказываться на подростковой психике, поэтому были необходимы такие вот разрядки. Сейчас же все эти тусовки годились разве что для сбора «бинго школьных вечеринок», о котором можно будет рассказать разве что своему венерологу. Торрегроссу такие забавы не привлекали.

— Пить — хочу, — хмыкнула она, пробегаясь пальцами по плечу Арона, а в следующий миг уже почувствовала его крепкую, но осторожную хватку на этой самой ладони. — Тем более, тут всего одна бутылка вина на весь праздник жизни, и вряд ли оно будет пристойным...

Тепло. Первое, что почувствовала Торрегросса от очередного уровня нарушения личного пространства — тепло. Тёплые пальцы. Тёплая кожа. Ток тёплой крови под этой кожей. Как нагретый на солнце гранат — шершавый снаружи, тактильно приятный, разогретый и щедро отдающий тепло, струящееся изнутри. Глейзвуд не был похож на человека с тёплыми руками, и Рут едва не споткнулась о порог очередного дверного проёма, задумавшись, засмотревшись на острый профиль Глейзвуда, пытаясь соотнести эти тело и осторожность касаний с ядовитым языком, холодными глазами. Значит, такими бывают живые люди, да? Выше понимания, за границами любых суждений и первых впечатлений. Интересно. Непривычно. И с горьковатым привкусом непонятной печали, когда пальцы Арона, в которых утонула ладонь Торрегроссы, разжались. Горьковатый привкус сменился привычной табачной горечью на корне языка. Словами Рут не поблагодарила, только медленно моргнула, задержав пушистые ресницы внизу и едва заметно кивнув головой. Арон не был тупым, так что наверняка понял жест.

— А вот и старпёры, — издевательски выдохнула ведьма, насмешливым взглядом смеряя уже явно выпившего старшекурсника и таких же его товарищей. И громко фыркнула, закатывая глаза. — Здесь только у меня, кажется, хороший вкус, вином не поделюсь, глушите свой спирт с чернилами, мальчики...

Присутствие посторонних не напрягало Рут, но раздражало. Всё же эти шум, гам и повальное пьянство — не её уровень. Хотелось кривить лицо, определяя каждого присутствующего в категорию бессмысленного мяса, даже не пушечного. Но долбанная вежливость, которое пришлось научиться в обществе, пока что мешала девушке прямым текстом послать нахуй лишних. Глейзвуду, кажется, в голову приходили ровно те же мысли. Торрегросса на периферии зрения заметила плотно сомкнутые губы блондина, его явно не самый добрый прищур. Усмехнулась — ладно, пока что можно и потерпеть нахалов. Убить их или взять под контроль — дело пяти минут, а спешка всегда была уделом черни. Поэтому она с долей сомнения, но всё же протянула руку для знакомства, даже не пытаясь обратить внимание на чужие имена — зачем? В любом случае общаются они первый раз в жизни, и вряд ли дальнейшие случайные встречи в универе будут способствовать зарождению дружбы. Да и что такое дружба? Вряд ли то, что светило Рут с её способностями.

Наметив прикосновение своего стакана с вином ко стаканам других, ведьма отпила маленький глоток. Покосилась на отведённую в сторону руку Арона — ловко он избавился от ненавистного алкоголя. Сдать его что ли, ну, сугубо ради веселья? Хотя, нет. По поведению и способностям белобрысый  находился на несколько ступеней эволюции выше этих неандертальцев, так что Рут промолчала А после уже стало и не особо до шуток. Потому что мальчикам, разгорячённым спиртным, захотелось потешить своё эго.

— О, — Торрегросса цокнула языком и небрежно опёрлась о перекрытие террасы спиной, — вам, наверное, хочется услышать историю о том, как честолюбивая и амбициозная первокурсница отсосала престарелому профессору за возможность встать у операционного стола, да? Или о том, как эта первокурсница сперва встала у профессорского стола... раком, м? — обведя эту парочку идиотов темнеющим от весёлой злости взглядом, Рут деланно удручённо покачала головой. — Увы-увы, ваши фантазии можете оставить для вашего психоаналитика, sciocchi...

Её взгляд, уже не суливший наглецам ничего хорошего, замер. Ведьма удивлённо покосилась на Арона, вставшего за спинами придурков. Вот уж от кого не ожидала заступничества... Или это было личное? Вероятно, он и сам мог не единожды выслушать нечто подобное, раз тоже был одним из двух первокурсников, кого допустили к практике.

— Не трать на них время и силы, tesoro. Работаю в морге, я не единожды вскрывала такие вот пустые головы, только в трухе испачкаешься, — Рут высокомерно дёрнула подбородком. — Пожалуй, стоит сменить место дислокации, тут уже всё пропахло этим мусором, который у них вместо мозгов.

Сделав шаг вперёд, затем ещё один, ведьма прошла точно между этих двух старшекурсников, которым не давал покоя чужой успех. Откровенно провоцируя, разумеется, задела плечами обоих, и не слишком удивилась, когда чужие руки, — далеко не такие тёплые и бережные, как хватка Глейзвуда, — вцепились в её плечо и локоть. Вино плеснуло через край пивного стакана, оставило на полу террасы неопрятную лужицу.

— Не. Вмешивайся, — одними губами почти беззвучно проронила Рут, глядя в глаза Арону.

В конце концов, его они не оскорбляли, так что это не его обязанность. К тому же, всё было более, чем просто... Техника «Кулак» могло применяться не только при нанесении удара, достаточно было любого прикосновения. Не оборачиваясь, не обращая внимания на бессвязные угрозы со стороны двух недоумков и не отводя слегка безумного взгляда от Глейзвуда, ведьма медленно провела языком по краю стакана, собирая винные капли. Казалось, не пошевелила и бровью, но оба дурака почти хором зашипели, отдёргивая руки и принимаясь их растирать.

— Судорога? — с сомнительным сочувствием протянула Торрегросса. — Пейте больше магния, мальчики, и не лапайте без спроса девушек, которые вам не по зубам.

— Эй, Глейзвуд, — староста, стоявший в это время в сторонке, лениво осклабился, — а тебя не удивляет, что эта выскочка получила место за твоим столом, хотя не имеет твоего опыта парамедика? Заступился за неё. И просто так дашь уйти? Оторвёшься от нашего коллектива из-за тёлки, которая наверняка насосала на практику?

Рут снова замерла и с интересом уставилась на блондина. Не то, чтобы ей был важен его ответ... Хотя, ладно — важен. Сколько можно врать самое себе? Тонкий палец скользнул по губам Торрегроссы, убирая винный багрянец. Что же ты скажешь, Глейзвуд? И кем себя покажешь?

Слово сегодняшнего дня — ладно. Ладно — и Рут приняла правила игры, где она ассистировала за операционным столом. Ладно — она спокойно отнеслась к яду, аккуратно сцеживаемому с языка Глейзвуда. Ладно — она позволила себе смотреть на него дольше, чем следовало бы согласно собственным постулатам. Ладно — пошла наперекор привычкам, по-модному — вышла из зоны комфорта во двор дома братства. Ладно — нарушила собственной личное пространство раз, второй. Ладно — и не выдернула пальцы из ладони Арона.

Ладно — пусть эти отсталые и насмехались, пытаясь исцелить собственное слишком уж ранимое эго, она, Рут, стояла выше них, и не собиралась опускаться на один уровень. Какое дело львице, о чём хихикают гиены? Но вот Глейзвуд, казалось, начинал заводиться. И это само по себе заводило. Торрегросса терялась в этих его глазах цвета абсента, пьянела куда более ощутимо, чем должно было быть от пары глотков посредственного вина. Гвозди микроскопом не забивают, потому и попросила его не лезть. Это — её дело. Ей не придётся марать руки и зазря пускать себе кровь. Эти шакалы сильны, когда мелют языком или чувствуют чужую слабость, но слабины Рут им не почувствовать — ни силёнок, ни мозга не хватит. Выше их понимания, ниже её достоинства. Максимум, на который заслуживали эти недоумки — предупреждающий выстрел судорогой от пальцев вверх вдоль лучевой. Рут же не отрывала взгляда от Арона. Если она — озеро бензина, то именно Глейзвуд стал той динамитной шашкой, которая пока ещё не упала в это озеро, но коснулась его рябящей поверхности искрами и бикфордова шнура. И будь она проклята, если позволит этим искрам погаснуть втуне.

Шаг. И ещё один. И ещё. Пока между кончиком смуглого носа ведьмы и острым плечом блондина не осталось от силы десять сантиметров. Пусть этот староста острова дураков изгаляется, ей, Торрегроссе, не было от этого ни горячо, ни холодно, ни обидно. Она были людьми не просто разного пола, но и разного подвида. Тем не менее, реакция Глейзвуда была более, чем интересной. Рут до боли в натянутых связках гортани хотелось услышать именно его мнение. Он видел её навыки у стола. Он с ней работал. Неужели и он решит, что не заслужила? Это не было бы обидно, для ведьмы обида вообще была чувством бесполезным, неконструктивным и антиэффективным. Но это было бы так, что и мстить Арону не захотелось бы, и отнюдь не по причине бессмысленного марания рук, нет. Всё было бы гораздо хуже. Почему? Хер знает. Л а д н о .

И — нет, этого Рут не ожидала. Не думала даже, что Глейзвуд потребует от идиота извинений для неё. Не для себя. Для неё. Хотя эти извинения были ей нужны примерно так же, как третья нога или, там, второй пупок — чуть больше, чем минус ноль. И почему-то именно эта его реакция едва не стала решающим взрывом связки TNT в топливном озере. Почему-то именно от этих его слов Торрегросса ощутила, как задрожали коленки, обтянутые скользким змеиным шёлком чулок, как температура над коже оказалась значительно ниже температуры под кожей, под всеми слоями дермы, там, где по венам будто бы заструился жидкий огонь. Напалм. Белый фосфор, искрящийся и прогрызающий себе путь к костям. Низ живота потяжелел, в висках трижды глухо отдался бас пульса — Рут медленно выдохнула, прожигая взглядом обтянутое тканью плечо блондина. Стервец. Демон в чистом виде. Дьявол её личной Преисподней.

И, нет, она не собиралась спускать всё на тормозах. Уже начала поворачиваться в сторону старости, чтобы или словами указать ему его место, или тонкими нитями крови опутать, вынудить залить остатки пойла самому себе за воротник, но ноги оторвались от земли прежде, чем Рут успела тронуть губы издевательской, провокационной усмешкой.

Слишком близко. Слишком тепло. Слишком быстро. К чёрту вино — стакан летит куда-то вниз, ведьме даже сладко слышать предсмертный звон стекла, чуть приглушённого вином, оставшегося грудой осколков где-то там, на дорожке у поворота дома, там где, где точно такой же грудой осколков осталось что-то, что можно было считать извечным её предохранителем, не дающим почувствовать себя чересчур живой.

Запах Глейзвуда ударил по чутким ноздрям, затрепетавшим, как у гончей. Рут сжала пальцами его плечи, прижалась крепче, чувствуя рёбрами глухой стук чужого сердца. Она знала каждую песню кровотока, знала и слышала всех их, но не эту. Стыдно признать, но Торрегросса оказалась в растерянности, как только земля ушла из-под ног. И даже когда земная твердь снова прижалась к подошвам тяжёлых ботинок — взгляд, окрашенный смолистыми оттенками, смотрел на Арона слегка растерянно. Не ожидала. Не просчитала. Человек всегда выше наших представлений о нём — эти слова стоило бы выбить на теле следующей татуировкой.

— Хорошо, — короткое, брошенное на грани шёпота слово повисло в воздухе, пока ведьма расправляла подол платья и усаживалась на мягкую кожу сидения, провожала взглядом Глейзвуда, обошедшего автомобиль и усевшегося на водительское. Тонкая ведьмина рука сама скользнула по его плечу до того, как беловолосый коснулся руля. — Спасибо, — второй раз за день — и тому же человеку. Поразительно. Но Рут не шутила и не издевалась, едва ли не впервые за долгие день в её голосе, обращённом к Арону, не было ни тени сарказма, издёвки или насмешки.

Да, она без труда справилась бы. Более того — Глейзвуд знал это. Не умея читать души, Торрегросса читала взгляды и жесты, и знала, что блондин понял её нечеловеческую суть. Но — заступился. Но — навис над ней Цербером, готовый порвать любого, будь он Фаустом или Верлигием. Если она была Персефоной, то Арон — Цербером и Аидом, цветком и плодом, тем самым адским гранатовым зерном.

— Знаешь... — короткие, но острые ногти почти невесомо царапнули запястье Глейзвуда, Рут подняла на него не пьяный, но пылающий взгляд, отражающий лишь десятую часть того, как пылала она сама. — ...я не хочу домой. К себе. Или, — почти что нежный жест — костяшки пальцев коснулись прохладной щеки блондина буквально на миг, — не хочу к себе домой в одиночестве. Ты не пьёшь алкоголь, но у меня есть кофе и чай. И телячья вырезка в перечном маринаде, — убрав наконец руки от беловолосого, ведьма педантично пристегнулась, сложила ладони на коленях, позволяя лёгкому подолу задраться, обнажая границу приличий — кружево резинки левого чулка. — Сандал — и душа возносится в небо. Мох — чистота в абсолюте. Чёрный перец — и чужое безразличие становится иллюзией, — повернув голову к беловолосому, ведьма ещё несколько секунд сохраняла на лице серьёзное, почти что торжественное выражение, но наконец улыбнулась, хищно и страстно. — Это к слову о значении ароматов. Любишь мясо с кровью?

В этой игре Рут не была опытной. Доверяя только себе, своим рукам и следуя принципу me, myself & I, ведьма не обольщала. Раньше. Никого. Зачем ей это? Люди мелочны и пресны, преданны своим низменным инстинктам, а все их амбиции сводятся только к мысли о том, что бы сделать, чтобы ничего не делать и получать за это много денег.

Арон стал исключением, кажется, во всём. Начиная от манеры его речи и заканчивая тем, как он сидел на водительском сидении. Начиная от движений рук, в которых был сжат скальпель и заканчивая теми же руками, удерживающими Рут на весу и уносящими оттуда, где ей ничего не грозило, но грозило тем, кто там был. И, как ни странно, не только ведьма могла быть причиной скоропостижной, грязной кончины недоумков. Она видела это по играющим желвакам Глейзвуда, по отблескам в его зелёных глазах, по тому, как изменилось его дыхание.

И точно так же заметила, как он переменил настрой, стоило ей коснуться иначе. Коснуться не случайно. Сказать то, что сорвалось с языка, как срывается алая капля из пореза — сама собой, лишь потому, что так было придумано природой, мудрой и жестокой одновременно.

— И какой контекст был тогда? — Рут зеркально повторила мимическое движение беловолосого, и с первым же звуком, сотрясшим пол авто, вцепилась пальцами в подол платья, стараясь сохранить дыхание. — Вот так я оделась для вечеринки. Но раз уж она не задалась, то могу угостить своего заступника ужином. И кофе. И гранатовым соком, — вспоминая собственную мысленную аналогию про Ад, ведьма тихо фыркнула, не отрицая перед самой собой, что взгляд, которым наградил её Арон, польстил. — Не думаю, что пробки могут испортить настроение, — потянулась она, как только машина встала в ряд. — И нет, вино мне без надобности. Мне нравится вкус, но не люблю пьянеть... если это от алкоголя.

Ей хотелось играть с ним. С Глейзвудом. Хотелось играть не так, как отец играл с её злосчастной матерью, превращая в безвольную куклу и лишь изредка отпуская сознание на свободу, чтобы насладиться ужасом в глазах этой женщины. Играть — завлекая. Не притворяясь, но говоря загадками, намёками, полутонами. Ты похож на листопад — а я буду той, кого ты накроешь собой. Кажется, алый — чтобы стал багрянцем на коже от усердия губ. Дразнить, заманивать, опутывать собой. Да, Торрегросса всегда была ревнивицей и собственницей, как единственный ребёнок в семье, которого не лелеяли и не преподносили всё на блюдечке. Почти на всех её вещах с изнанки имелась монограмма «RT», не вышитая, а нанесённая кровью, собственной кровью, свившейся в тонкую нить и самостоятельно проникающей между волокнами ткани. На Арона уже хотелось поставить такую. Багряное витое клеймо. Может, всё потому, что раньше её никто не спасал, даже в тех ситуациях, когда этого и не требовалось. Она всегда была сама за себя. Более того, Глейзвуд заступился так, что Рут не почувствовала себя слабой и беспомощной — эти ощущения она терпеть не могла.

— Хорошая песня, — едва слышно выдохнула она, прикрывая глаза и позволяя себе отдаться во власть неторопливых, вкрадчивых слов, резонирующих битов.

Музыка влияла на воду — это было многократно доказано учёными всех мастей. Кровь — не вода, но тоже жидкость. И она бурлила в такт, распирала оболочку сердца, работавшего, кажется, уже практически на износ. Рут выпила преступно мало, но чувствовала себя так, словно бы спирт ей пустили по вене беспощадной инъекцией.

Косой взгляд вбок — и замерла. Глейзвуд был песней. Той самой, которая звучала сейчас. И вместе с тем — неизвестной ранее песней, которую выстукивает кровь в висках, в сонной артерии, в яремной вене. Острия пальцев на мягкости губ. Кинжалы глаз в обрамлении игл ресниц. Он весь — небрежный росчерк пера. Они оба — кляксы, выбивающиеся из серости холста.

— Парк Вэйл Авеню, 46, — почти что нараспев протянула ведьма, отводя взгляд от чужого профиля. Даже не старалась уже как-то успокоиться. Зачем? Идти наперекор себе — вредная привычка, как в магии, так и в жизни. - Отец, — отрывисто, без толики какого-то тепла. — Он же научил итальянскому. И ругани. И... другим вещам из семейных традиций, — говорить прямо о том, о чём Глейзвуд только догадывался, не хотелось.

Раз уж он против прикосновений, то игру можно вести и иначе. Да, можно бы и не играть, но... так не интересно. И Торрегросса попросту не умела иначе. Даже медицина — своего рода игра. Разобрать, собрать, починить, соединить так, чтобы механизм снова заработал без сбоев.

Сбои. Да, именно это и происходило сейчас с ведьмой. Она сбоила по всем фронтам, буквально каждый из чёртовых налаженных механизмом вдоль и поперёк изученного организма давал сбой. Арон говорит. Арон усмехается. Щурится. Касается пальцами губ. Вытягивает шею. Дьявол побери его грешную душу — снимает с себя куртку. Сжимает губами сигаретный фильтр — алое от жара сигареты отблёскивает на его бледной коже, пляшет в глазах вместе с чертями.

Торрегросса невольно повела плечами — платье, просторное и не слишком облегающее, стало жать. Сдавило грудную клетку обручем, не давая дышать. Воздуха не хватало, и не только от скорости, которая даже чуть пугала Рут.

— Если планируешь суицид — бейся в столб своей половиной машины, — внешне невозмутимая, ведьма невольно прищурилась, вцепилась пальцами одной руки в собственное колено, пуская по шёлку чулок стрелку от ногтей, второй ладонью сжала полосу ремня безопасности на груди. — У меня есть планы на эту ночь, и я собираюсь их исполнить, с тобой или без тебя.

Признать, что ей страшно — нет, проще умереть. Торрегросса нагло потянулась рукой к приборной панели автомобиля, увеличивая громкость музыки. Лучше уж с музыкой, чтобы в случае чего — не слышать скрежета металла, складывающегося в бесполезный комок хлама и погребающего в себе два тела. Она не боялась смерти, но слишком уж неуместно это было бы — именно сейчас, когда в себе открылось что-то новое, когда один из миллионов окружающего биопланктона под названием человек почему-то выделился в её глазах.

— Есть что-то в том, как ты, amore mio, ведёшь машину, — разлепила она пересохшие губы и даже засмеялась напоказ самой себе скорее, чем Арону. — На такой скорости, с сигаретой, без куртки... Как-то жарко становится в салоне, тебе не кажется? — если стало страшно, то этот страх нужно возвести в абсолют, увеличить его так, чтобы он сам себя пожрал, поэтому Рут отчаянно провоцировала беловолосого, черпая смелость и в своих словах, и в его реакции. — Скажи сразу — ты просто решил покататься и сбросить напряжение или, mio caro, решил завести меня в лес и по-тихому закопать? — встопорщенные от мурашек по коже кудри, безумный блеск глаз и едва заметная алая черта на нижней губе там, где Рут нечаянно прикусила её до крови, стараясь привыкнуть ко скорости. Ведьма не променяла бы этот день ни на любой другой.

— Да, но если ты хочешь предъявить ему претензии за моё появление на свет — опоздал, увы.

Дышать было тяжело. Скорость, к которой Рут не имела возможности привыкнуть когда-либо до сего дня, вжимала её в сидение, давила шершавой ладонью воздуха на гортань. Смерти Торрегросса по-прежнему не боялась. Не знала, что ждёт её по ту сторону, — только догадывалась, что мало приятного, — но не боялась. Тем не менее, умереть сейчас было бы преступно. Раньше — тоже. Потому что дневник. Потому что жизнь со всеми своими яркими оттенками, полутонами, привкусами. Потому что планы, позавидовать которым может не только Наполеон, но и все власть имущие за всю историю мира. Но сейчас — особенно. Ведь добавился ещё один план. И что-то подсказывало ведьме, хоть она и не загадывала наперёд, что этот план был длительным, предположительно — на всю жизнь.

Ей и самой хотелось сейчас закурить. Как только скорость перестала бить наотмашь и стала если не другом, то, как минимум, союзником в деле ощущения настоящего вкуса жизни. Не того приторного, о котором многие мечтают, и не полынно-горького, о котором многие ноют. А обжигающе-острого, терпкого, сводящего судорогой мягкое нёбо и корень языка. Как самый крепкий, чистый кофе — яд, после одной чашки которого хочется ещё. Как и Арон — такой же яд. Торрегросса не распробовала его как следует, но собиралась заполнить этот досадный пробел.

У неё всё и всегда было просто — если чего-то хочешь, то иди и возьми это. Близко к одержимости? Да. Инфантильно? Возможно. Зато приносит результаты всегда, когда хочется. Но человек — не вещь. Её не отберёшь и не купишь. И это, конечно же, создаёт дополнительные сложности. Но Рут не была бы собой, если бы сворачивала с пути из-за первой же сложности.

— А если ведьмы красивые, то... но потом сжигать, да, я читала этот анекдот, — в голосе прорезалась хрипотца, когда Торрегросса вскинула голову, улыбаясь с толикой не тревоги, а яростного азарта, дескать, и что же ты сделаешь теперь, зная обо мне не правду даже, а лишь часть правды? — Не пожалеешь, доверяя мне контекст? — впрочем, даже если бы Глейзвуд сейчас пошёл на попятную, это ничего не изменило бы. Контекст давно возник в голове Рут. Тогда, когда беловолосый стервец сказал держаться ближе к нему на том чёртовом сборище, где на пятьдесят квадратных метров ни одной приятной рожи, ни одной стоящей бутылки алкоголя.

Тем не менее, следующие слова заблудились где-то по пути к голосовым связкам. Рут послушно повернула голову вправо — и замерла, поражённая. Нет, она догадывалась, что запирая себя в стенах то квартиры, то морга, то университета упускает достаточно значительную часть жизни. Только вот значительной эта часть ей не казалась — подумаешь, пейзажи, люди, архитектура, искусство... Что из этого имеет хоть какой-то смысл, когда на кону стоит нечто куда более ценное, чем даже жизни половины населения этого дурацкого шарика, плавающего в гуще космического супа?

Ошибалась. Мягкий градиент неба. Частокол трепещущих огней на поверхности воды. Гигантская змея залива, обманчиво мягкая, таящая в себе пока что спящую, но сокрушительную силу, как и любое сосредоточие стихии. Ведьма не сдержала тихого, но исполненного восхищения возгласа. Кто мог подумать, что ещё около черты города есть такое? Да, она была ведьмой крови, но все ведьмы куда ближе к природе, чем люди. И сейчас её сущность то сладко замирала, то плясала внутри под стать отблескам городских огней на мелких волнах залива.

Хотя как только автомобиль свернул на безлюдную дорожку, ведущую к воде, в голове Торрегроссы пронеслись сказания о том, что ведьм не только сжигали — их и топили. Всплывёт — ведьма, сжечь. Не всплывёт — не ведьма, но это не точно, так что повесить, если достали ещё живой. Впрочем, не было похоже, что Глейзвуд относился к каким-нибудь радикальным очистителям мира от всех, кто торчал из рамок человечества по всему периметру.

Ей не хотелось говорить. Поэтому очередной медленный кивок стал согласием со словами Арона о том, что жизнь не ждёт. Только в этот раз Рут не опускала ресницы, задержала взгляд точно на угольно-чёрных зрачках по центру каждого из малахитовых озёр. Скользнула ладонью к замку ремня безопасности — вряд ли нужен сейчас, когда беловолосый соблазн в человеческом облике вышел из машины.

И снова тепло пальцев. Ведьма порадовалась своему выбору обуви — песок под подошвами оказался сыпучим и вязким, каблуки тут точно не были бы к месту. Рут пока даже не улыбалась. И почти не дышала. В голове проносились десятки, сотни вариантов того, что мог запланировать Арон, но действительность умело вильнула стервозным своим задом, открывая козырь в виде неожиданности.

— Абсент, — сказала она, наклоняясь вперёд и дыша практически в губы Глейзвуда, выпрямилась опуская ладонь на его плечо, скользя по ключице, по шее к затылку, зарываясь пальцами в колкий мех выбеленных волос. — Твои глаза похожи на абсент. И по крепости — тоже.

Позволяя ему вести, Рут мягко скользнула вбок, не сдержала улыбки, проскальзывая под крепкой рукой. Чем ярче загорались на чернильном небе алмазы звёзд, тем громче звучала музыка, сплеталась с набатом пульса в собственных висках, с дробью сердцебиения Глейзвуда, ощутимого подушечками пальцев под его кожей. Торрегросса первой сделала шаг вперёд. Небольшой, почти незаметный, но первый из трёх. Не моргая. Едва дыша.

Трек, звучащий из авто, сменился следующим вместе с тем, как ведьма позволяла себе сделать маленький вдох. Вдох — кислород ударом пронёсся по телу, спусковым крючком винтовки щёлкнул где-то в области барабанных перепонок, рикошетом пули из этой самой винтовки отразился внутри черепной коробки, спутывая всё — былое и будущее, разумное и желаемое.

— Точно. Как. Абсент, — акцентируя каждое слово, произнесённое почти что шёпотом, Торрегросса дрогнула бровью, ощутив на губах прикосновение пальца.

Удержаться возможно, но зачем? Ведь куда лучше сжать губами подушечку пальца Глейзвуда, не отрывая взгляда от его глаз, кажется, таких же пьяных при полном отсутствии спирта в крови. Коснуться кончиком языка — буквально на миг, скорее даже намечая прикосновение. Высвободить пальцы из хватки чужой ладони, чтобы провести по боку, обтянутому майкой, по плечу — выпуская коготки и оставляя призрачные следы царапин, исчезающие быстрее, чем движется рука.

Порыв ветра в спину — Рут хватило и его для того, чтобы покачнуться навстречу Глейзвуду, шепнуть вместе с песней: «Святая судьба», — и коснуться губами его подбородка. Линия челюсти — режущая взгляд, как канцелярский нож — бумагу. Скулы — манящие своей плавностью. Губы — чётко очерченные, сухие, — уже нет, ведьма коснулась нижней губы языком, не отводя взгляда от чужих глаз.

— Может, всё же сжечь? — шепнула она перед тем, как с очередным припевом привстать на мыски и, ограничивая обзор частоколом собственных ресниц, смять губы Арона своими. Впервые. Как первая сигарета с утра — до головокружения и ощущения, что сердце сейчас прорвётся где-то между четвёртым и пятым.

Отредактировано Ruth Torregrossa (2023-11-22 20:11:37)

В какой-то из книжек по психологии, которые интересовали ведьму куда меньше, чем талмуды анатомии и гематологии, было сказано, что дети перенимают модель поведения своих родителей. Пусть и разные характеры, и разные жизненные обстоятельства, но нечто фундаментальное всё же останется заложено в будущем взрослом человеке на том уровне, который самостоятельно осознать не выйдет. Для Рут максимально показательным было отношение отца к матери. Сам колдун, он не заботился о её чувствах. Вероятно, и вовсе этих самых чувств не испытывал, пользуясь ею, как рабыней, в буквальном смысле — держа на кровавом поводке и заботясь разве что о том, чтобы она не сдохла от голода.

Рут не считала себя способной любить. Да и не любила никогда кого-либо, кроме себя. Ей казалось, что той страсти, которая в ней кипит к работе, к учёбе, к самосовершенствованию ради своих целей — тот максимум, который идеален. Зачем нужны излишества, которые ни к чему полезному не приведут? Зачем нужны побочные квесты, цель которых в одном — отвлечь от главного?

Ошибаться — это порой приятно. Сладко. Пьяняще. Как, например, сейчас. Чувствуя табачный привкус на губах Глейзвуда, Рут чётко осознавала, что все эти годы ошибалась, возводя в абсолют минимум из того, что ей, как оказалось, было необходимо. Чудилось — власти, силы, знаний будет достаточно. Чудилось — хватит и понимания, что смогла то, чего не смог отец, и все силы стоит бросить именно на это, именно на разгадку смертоносных тайн своей праба. Выяснилось — нет.

Нет.

Нет, без этих ощущений всё было бы попросту зря. Не желая быть зашоренной кобылкой в упряжке жизни, Торрегросса сознательно оградила себя от значительной панорамы обзора. Правда, — если уж думать на чистоту, — то и спешить всё-таки не стоило. Чтобы первым было именно это. Именно этот. Именно так.

Чтобы тёплые ладони скользили по ткани платья, обжигая кожу не до костей даже, а то самого тонкого из эфирных тел. Чтобы слегка неудобно балансировать на носочках, хотя достаточно было бы просто запрокинуть голову — не такая уж и большая разница в росте. Рут вцепилась в широкие, надёжные плечи. Потянулась всем телом вперёд и немного вверх — это слишком захватывающее ощущение, куда там алкоголю и куреву, и даже магия подчас не приносила удовольствия такой силы. И тепло, тепло, тепло было повсюду: снаружи, изнутри, окутывало, щипало кожу неразличимыми электрическими разрядами. Ей, привыкшей всегда полагаться на себя, доверять себе, слушать себя, неожиданно легко оказалось довериться Арону. Позволить себе расслабиться в крепких руках. Закрыть глаза, отдаваясь во власть ощущений, привкусов, полутонов каждого движения губ. И даже когда блондин стал напористее, прорывая невольную оборону ведьмы, скользя по языку своим, ей не стало противно. Даже мыслей таких не возникло.

Рут рвано потянула носом воздух, не отрываясь от поцелуя, жадно познавая его, как, наверное, Ева познавала вкус яблока. Всё, что было вокруг, сплеталось в сеть, столь же крепкую, сколь и сладостную. Из неё не хотелось выпутываться. Напротив — ведьма, ощутив, как второй раз за день земля уходит из-под ног самым буквальным образом, вжалась в Глейзвуда ещё крепче, запустила тонкие пальцы в витки белых волос на его затылке, сжимая, не давая отстраниться. Шёлк чулок скользнул по шершавой ткани штанов, Торрегросса обнимала Глейзвуда с силой, с долей того яростного отчаяния, которое всегда жило в ней, но чей истошный вопль протяжённостью в вечность она игнорировала. И стоило только ей мысленно смириться сейчас, позволить себе перестать отрицать очевидное и принять ту бурю, которая с лёгкостью разметала внутренние барьеры, как Арон нажал на «стоп».

Что чувствует лесное пламя, наткнувшись на преграду из воды, песка и прочего, что он не в силах преодолеть? Рут только на одном лишь упрямстве удержала себя на месте. Смотрела на Глейзвуда, как хищник на того, кто прямо из жадной пасти вырвал добычу.

— Ты сам — пекло для меня, Глейзвуд, — ведьма облизнула горячие, пульсирующие желанием губы, глядя на блондина снизу вверх так, словно бы хотела и убить его на месте, и трахнуть прямо тут, и повести под венец, лживо строя невинные глазки священнику перед самым греховным изо всех алтарей. — И, чёрт возьми, я никогда теперь не буду стремиться к жизни праведницы...

Она чувствовала, что в словах Арона было двойное дно, смысл куда более глубокий, чем на первый взгляд. Это не было похоже на те пресные, однотипные признания в любви, которые Торрегросса порой наблюдала в фильмах, сериалах или художественных книгах. Это было нечто большее, чем банальное «люблю тебя», и даже большее, чем «умру за тебя».

Перспектива снова садиться в авто и куда-то ехать ведьму не радовала. Она не привыкла к отказам. Этот же, — не отказ, скорее предложение подождать, — был ещё и с оттенком обиды, словно бы столь желанной игрушкой подразнили, после чего спрятали её в коробку со словами: «Это тебе на Новый Год будет, малышка». И всё же Рут не стала возражать. Дискомфорт, в который превращался ранее пылающий жар в низу живота, не оставлял сил на споры, склоки, на силовое решение вопроса. К тому же, — ведьма усмехнулась своим мыслям, — она успела почувствовать, что не только ей одной понравился этот поцелуй. И кому, спрашивается, более паршиво?

— Спасибо, — совершенно естественно вырвалось из уст, когда в периферии зрения возникла пачка сигарет.

Рут на автомате взяла одну. Рассеянно повертела в пальцах. Скорость была ниже прежней, но даже выжми Глейзвуд из своего авто все 120 или больше — вряд ли Торрегросса испугалась бы. Слишком далеко от мира были её мысли. Руки, действую на инстинктах, сунули фильтр в губы, всё ещё хранящие на себе память прикосновений, скрипнуло колёсико зажигалки, табачная терпкость затопила рот, вызывая горьковатую слюну, но всё равно не перебивала вкус поцелуя, более терпкого, чем рябина, более сладкого, чем вино.

Глейзвуд вёл машину уверенной рукой бывалого городского жителя. Рут даже ощутила укол разочарования от того, как быстро за окном замаячил дом, окна её квартиры, выходившие на улицу. Впервые ей не хотелось вернуться домой и засесть за книги или встать у плиты, чтобы побаловать себя чем-то вкусным. Впервые её не радовала мысль о завтрашнем выходе на вечернюю смену в морг. Трупы стали неинтересны. Единственное, для чего они теперь годились — повышение навыков, чтобы догнать Глейзвуда и почти с ним плечом к плечу, ведь из этой позиции будет куда удобнее вжать его в стену и снова поцеловать.

— Телятина?.. — топь мыслей отпускала неохотно, как и любое болото. Ведьма подняла на Арона не только растерянный, но и какой-то отсутствующий взгляд, в котором по-прежнему плясали отблески салемских костров, тех, что были разведены салемскими же ведьмами. — Не поднимешься? — становясь более осмысленным, взгляд Рут вместе становился и более жёстким, словно бы кристаллизуясь по мере понимания слов Глейзвуда.

В пальцах она всё ещё сжимала уже бесполезный фильтр от дотлевшей сигареты. Сунула в пепельницу. Вздохнула. Слишком много переживаний и эмоций для той, которая к такому разнообразию не привыкла. Но даже в незнакомой игре Рут предпочитала устанавливать свои правила. Взгляд на руки Глейзвуда — ключ зажигания в ладони. Щелчок замка — и ремень безопасности беззвучно втягивается в паз. Ослабить шнурки на ботинках — дело нескольких секунд, чтобы ступня выскользнула из голенища. Хорошо, что у Глейзвуда не было привычки ставить на приборную панель идиотские фигурки и прочий хлам, а уж растяжка у Торрегроссы была хорошей, как и гибкость. Правая нога прорезала воздух, очерчивая полукруг и касаясь левой ноги Глейзвуда. Рут оттолкнулась от сидения, пригнулась, чтобы не зацепить крышу авто, и мягко опустилась на колени к Арону. Его игра — её правила, только так.

— Номер, да? — мурлыкнула она столь же нежно, сколь и угрожающе. Блокнот ударился о грудь Глейзвуда, Рут перелистнула несколько страниц и острым почерком, верхушками цифр напоминающим пики кладбищенской ограды, написала номер, выученный наизусть. В конце неровными, но уверенными линиями начертила скрещенные кости, только вместо черепа над ними было нарисовано сердце, анатомическое, а не эта перевёрнутая жопа, которую так любили устроители Валентинова Дня. — Но ты же не откажешь в дозе анестезии пациенту, не так ли, il mio preferito? — риторический вопрос.

Потому что ждать ответа она не собиралась, по-кошачьи прогнулась в спине, прильнула грудью к Глейзвуду, вновь позволяя себе ощутить вкус его губ и это странное, явно нездоровое чувство левитации где-то между желудком и диафрагмой. Секунда, две, три, Рут первой в этот раз коснулась кончиком языка губ Арона, скользнула по ним, замедляясь и очерчивая контур, пропустила нижнюю между зубами и дёрнула рукой, которая как раз опустилась ниже с левой стороны от беловолосого.

Асфальт, успевший уже остыть, обжигал ступни через тонкую вязь чулок. Шёлк? Дорогие? Плевать! Торрегросса топнула ногой по дороге, коротко рассмеялась, не сводя взгляда с Глейзвуда. Безумие? Возможно. Одержимость? Да, пожалуйста. Обошла автомобиль, не дёрнулась даже, зацепив краем ноги какой-то бутылочный осколок. Всё это — только утопая в абсенте его глаз, после которого ни один другой алкоголь не покажется достойным.

— Стейки ждут. Если хочешь. Совместная практика будет через полторы недели, — только и бросила она, усмехаясь так, словно бы это совсем не её тянуло, тащило, волокло к нему, зарыться пальцами в белоснежный мех, похожий на завитки крема, поцеловать ещё, укусить, покорить и покориться. Забрав ботинки, — чёрт бы с ними, но так ведь интереснее, чтобы не как в идиотской Золушке, — ведьма на миг замерла, заглянула в глаза Арону снова, глубже, пристальнее.

Хлопок двери не поставил точку. Хотелось бы забыть, но не получится. Танцующими шагами Рут направилась к подъездной двери. Не ждать чуда, не надеяться на это самое чудо, а делать самой, но сейчас почему-то надеялась. Хотя бы на то, что Глейзвуд не потеряет блокнот и не ошибётся в цифрах, если решит набрать её.